Конечно, мы подозревали, что 17 км по древней карте — это еще не 17 на самом деле. Карты, составлен­ные по расспросам местных жителей, без геодезической основы, грешили многими неточностями. Однако река шла прямиком к Стану, по небу плы­ли легкие облачка, и тревоги ничто не вызывало.

Работа закипела. Плоты мы делать умели. Срублены две засохшие от старости лиственницы. Каждая раз­рублена   на   три   части.   Три   бревна скрутили прибрежным тальником. Вскоре два салика, выдерживающих по два человека, были готовы. К мо­менту спуска их на воду к солнышку подобралось облачко и закрыло его. Похолодало. Но, разгоряченные работой, мы никакого холода не ощущали.

Закурив последний раз, мы съели все продовольственные запасы — мол, нечего экономить, до дома 17 км. Посмотрев на небо, кто-то сказал:

- А вымокнуть сегодня придется.

- Ерунда. Что нам, привыкать что ли?

И мы отчалили. С первых же метров пути наша уверенность в легком и скором достижении цели начала испаряться. Салики из тяже­лой лиственницы сидели глубоко в воде и ни за что не хотели изгибать­ся, чтобы лавировать между камнями. Они либо садились на мель, либо застревали между двумя огромными валунами. Мы высаживались, сколь­зили по отполированным гранитам; пытаясь поднять неподъемную дре­весину, падали в воду. Речная гладь оглашалась кряхтением. От криков «раз, два — взяли» все зверье по­пряталось в прибрежных кустах. Огоджа была проклята самыми ужас­ными    проклятиями.    На   тихих   же плесах наши суда почти останавли­вались и тоже заслуживали прокля­тий. В общем часа через полтора нечеловеческих усилий мы все еще видели место, откуда началось пла­вание. Плыли мы минут 15, осталь­ное время тащили салики на себе. Минимум две ошибки совершили мы. Первую, когда решили путе­шествовать по манящей реке, а вто­рую — построив плоты из лиственни­цы, а не из легкой ели. Плавание шло черепашьими темпами, и в наших рядах начались сомнения:

—   Да, прогадали мы с путе­шествием.

—   Не пойти ли нам по следам Николая?

Но так не хотелось отказываться от радужных планов и признать себя побежденными. Ниже лучше будет, надеялись мы.

Начал накрапывать дождик. Но мы и без него уже промокли от па­дения в воду и от собственного пота. Налетел порыв ледяного ветра, и   хлынул  ливень.  Стало  прохладно.

К довершению неудач, деревян­ные веревки нашего салика пере­терлись, и я почти по пояс оказался в воде.

—   К черту салики! Пошли пеш­ком!— закричал я.

—   Попробуем еще немного про­плыть,— возразил Вершинин. Ему было лень слезать с плотика.

—   Конечно, поплывем,— сказал Иосиф и начал крутить новую де­ревянную веревку из тальника.

Плот связали, и путешествие продолжалось с прежним «успе­хом».

Скалы сжали берега, река стала глубже. В ущелье гремело эхо. Наш салик плыл метров на полтораста впереди вершининского.

—         Что это?— спросил Иосиф, указывая на чуть видневшуюся сквозь сетку   дождя   белую   полоску   среди выступающих валунов.

—  Водопад! Давай к берегу!

Но  поздно.   Шесты  не  доставали дна,  а   как  весла  они   не   годились. Слишком тяжелый и неповоротливый салик все быстрее увлекало течение. Поздно было и пытать счастья вплавь, тем   более   в   столь   холодной   воде. Не  успели   мы   составить   план   спа­сения, как плотик с курьерской ско­ростью  уже   несся   среди   скалистых выступов   гранитного   барьера,   пре­градившего   реку.   Иосиф   бросился на  плот ничком,  крепко уцепившись за бревна. Я же, инстинктивно зажав в руках шест, выпрыгнул  на  камен­ную   глыбу   как   раз   в   тот   момент, когда салик носом зарылся в пену и нырнул     вниз.     Я     искал     глазами Иосифа.  Сначала   из  воды  торчком, будто его выбросили с неимоверной силой,   выскочило   бревно.   Ниже   по течению показалось второе.  Наконец из   пены   выплыло   третье   бревно   с Иосифом. Его прибило к каменному низкому    мысу    метрах    в   двухстах от меня. На четвереньках он выполз на камни и сел. Потом стал разувать левую ногу, стащил брезентовую робу, разорвал рубашку и принялся обма­тывать ею ногу.

Убедившись, что он жив, я стал прикидывать, как мне добраться до берега. Укрепить шест на дне было невозможно, вода вырывала его из рук. Одно неверное движение, и я очутился бы в бурлящей воде. Кое-как укрепив конец шеста в каком-то намеке на выбоину в своем пьедеста­ле и собрав все силы мышц и нервов, я прыгнул.

Мне повезло: упав животом на ближний, еще меньший камень, я, как пружина, вскочил на него и, не теряя инерции, перескочил на прибрежные камни.

На берегу я оказался вместе с Вершининым и Грязновым. Заметив нашу катастрофу, им удалось вовре­мя причалить к берегу.

Впереди виднелся еще один порог, и о дальнейшем плавании не могло быть и речи.