Третий год шла аэрогеодезическая съемка Зейско-Бурейнекого бассейна, где уже начали проводить железную дорогу от станции Известковой к будущей трассе БАМа. Топографи­ческий отряд Лунева переходил на промежуточную базу. Вообще-то ему не полагалось здесь останавливаться, но уже три дня назад был съеден последний сахар, кончалась крупа, а вчера искурили последние крошки махорки, в которую и так несколько дней подмешивали сухие листья. Что­бы пополнить запасы продуктов, при­шлось сделать небольшой крюк к гольцу, на котором был установлен продуктовый лабаз. Да отсюда и не­далеко было до последнего угла не-заснятой трапеции.

Ни на самом гольце, ни около него никто из отряда не бывал. Но на аэрофотоснимке, чуть в стороне от голой вершины горы, там, где проходила темная полоса, изображав­шая кедровый стланик, был четко обозначен кружок. Хозяйственники, заезжавшие сюда зимой, построили лабаз, сложили в него продукты и слегка расчистили вокруг заросли кедрового стланика. Полянку об­ложили камнями, которые отлично были видны на аэрофотоснимке. Те­перь топографы и географы без карт и проводников отлично видели место с продуктовыми лабазами.

— Миша, ты самый молодой,— сказал, обращаясь к молодому рабо­чему, Лунев,— слетай на сопочку в лабаз за сахаром и махоркой. Тут всего километра два. Ну а за осталь­ными продуктами пойдем завтра.

Идти Михаилу не хотелось — ус­тал. Но с начальником не поспо­ришь.

Михаил Кучерявый в тайге первое лето. Только весной он с родителями переехали сюда с Украины. Все здесь ему в новинку — сумасшедшие реки, бескрайняя тайга. На склонах гор она густая, а ближе к вершине густые кусты кедрового стланика постепенно исчезают, остаются одни камни. Вер­шина голая. Да и по склонам лес часто пересекают каменные реки — курумы. А горы все разные, то острые наподобие   сахарных   голов,   то   ребристые, то с ровным верхом. Все бы хорошо, но уж очень трудно проди­раться через кедровый стланик, осо­бенно с треногой или планшетом. Но когда влезешь на голец — красота! Топографы утверждают, что площадь, где идет съемка топографической карты, равна чуть ли не половине Франции и ни души, ни поселка, ни дороги. Скоро, говорят, построят дорогу. Голец здесь безлесный, про­секи для наблюдения рубить не надо.

Поднимаясь по багульнику, Ми­хаил не заметил, как по довольно кру­тому склону пересек светлый листвен­ничный лес и вошел в сумрачный елово-пихтовый. Он уже знал, что в этих местах выше по склону листвен­ничник всегда сменяется темнохвойным лесом, а еще выше станет больше березы, которая и сменится поясом кедрового стланика. Значит, скоро будет и голец с лабазом.

Хотелось есть. Михаил прибавил шагу. Наконец среди елей забелели стволы березок, гуще стал ольховник. Кедровый стланик встретил густой стеной. Это был живой двухметро­вый плетень из упругих смолистых веток. Спустился туман. Чем дальше пробирался Михаил, тем гуще стано­вились заросли. Ветки, переплетаясь, торчали в разные стороны. Когда на них наступала нога, они выворачи­вались как живые. Хвоя била по лицу, пальцы липли от смолы.

Михаил упорно взбирался вверх по склону. Он был совершенно мок­рый от пота. В одном месте стланиковый плетень пересекала каменная осыпь. Неизвестно, где лучше идти. Ноги то и дело скользили по набух­шему водой лишайнику, покрывавше­му камни. Наконец, вот она, вершина. Стало смеркаться. Налетел порыв ветра, и пошел мелкий дождь.

Кучерявый, напрягая зрение, потихоньку обходил вершину среди уже редкого стланика. Кое-где возвыша­лись сухие стволы, но лабаза не было. — Надо возвращаться, пока не замерз,— решил Михаил и ринулся вниз по каменной осыпи, а потом по стла­нику. В лес он вошел, когда уже совсем стемнело... Нащупав толстую пихту, ветви которой спускались чуть ли не до земли, он уселся под этот навес и блаженно вытянул ноги. Мох покры­вал слой опавшей хвои. Совсем сухо. Ни одну каплю дождя не пропускали плоские  пихтовые  ветви.   Заснул  он сразу...

Хмурое утро лагерь встретил без Кучерявого. Решили, что он заночевал в лабазе.

Оставив дневального, все отпра­вились на голец за продуктами. Дождь прошел, но облака висели низко, закрывая вершины сопок. Ла­баз нашли сразу, хотя был туман. Михаила там не оказалось. Лабаз был забит с зимы.

Голец имел несколько пологих вершин, окруженных кедровым стла­ником. Он стоял на самом водораз­деле Бурей и Зеи, вернее, притока Зеи — Селемджи. Сопку бороздило множество ложбин, уходящих в не­глубокие распадки. Одни шли на юг — к Бурее, а другие — на север, севе­ро-восток — к Селемдже. Пройдя десяток шагов, можно вместо селемджинского попасть на буреинский склон. Но никто не сообразил, что так и могло случиться с товарищем.

Люди обошли все вершины гор­ного массива, все истоки речек, но ни Михаила, ни его следов не обна­ружили. И второй день прошел в бесплодных поисках. Всех охватило беспокойство. На базу партии поска­кал верховой.

Через два дня к гольцу подошел еще один отряд, а в воздухе появился самолет.

В инструкции по технике безо­пасности, которую проштудировали все перед выходом на полевые работы, заблудившемуся полагалось остано­виться и, как только он увидит само­лет, быстро разжечь костер. Пилоты зорко всматривались в тайгу. На бреющих полетах проносились над гольцом, но ни дымка, ни других сигналов не обнаружили. Они обле­тали все прилегающие к горному массиву долины, систематически па­раллельными курсами обошли окрест­ности. Результат тот же.

На шестой день поисков подошел циклон. Пронзительный ветер гнал крупные хлопья снега. Вместе с листьями сыпалась пожелтевшая лиственничная хвоя. Посинели зеле­ные пихты и вместе с елями преврати­лись в снежные пирамиды. Самолеты стояли на аэродромах, а люди про­должали искать.

На четырнадцатый день после пропажи Кучерявого небо очисти­лось от облаков и ударил крепкий мороз, охвативший вершины гор. Засияло солнце. В долинах снег стал таять, но выше 900 м он так и остался лежать до весны.

Опять вылетели самолеты, надеясь обнаружить хотя бы следы на снегу. Заодно сбросили продукты искавшим, так как все продовольствие злополуч­ного лабаза было исчерпано.

Шестнадцатый день поисков был последним. Радио принесло приказ начальника экспедиции: «Поиски прекратить. Рабочего Кучерявого считать погибшим. Отрядам продол­жать съемку. Луневу объявить стро­гий выговор».